В работе представлен анализ феномена "сэсю: гиин" (потомственные парламентарии) в политической жизни современной Японии, определена доля потомственных политиков в Парламенте и Правительстве Японии, оценивается влияние происхождения лидера на выстраивание политического курса страны на внутреннем и внешнем направлениях, используя примеры биографий ведущих политиков и актуальной для современной Японии повестки дня (пересмотр Конституции, проведение Олимпийских игр, отношения с Россией).

В Японии неизменно поддерживается высокий процент "потомственных политиков" на уровне 20-30% от общего числа парламентариев, доля "сэсю гиин" возрастает до 50-60% на уровне руководства Либерально-Демократической партии, комитетов Парламента, глав Министерств и ведомств. Это позволяет говорить о превращении политики в Японии в "семейное ремесло" ("кагё:ка"). Косвенным подтверждением этого тезиса служит тот факт, что из четырнадцати премьеров, возглавлявших кабинет министров Японии в эпоху Хэйсэй (1989г. – н.в.) девять можно отнести к категории «сэсюгиин».

Проведённый анализ позволяет сделать ряд практических выводов.

При подготовке прогнозов изменений в японской политической элите и конфигурации будущих кабинетов Министров следует принимать во внимание не только данные об идеологических взглядах политиков и принадлежности к той или иной партии, но и семейные связи.

С высокой долей вероятности можно утверждать,  что в ближайшие годы на премьерский и министерские посты будут претендовать такие политики как С. Коидзуми, Ф. Кисида, Т. Коно, Я. Накасонэ. Выстраивая стратегию развития сотрудничества Российской Федерации с Японией, Российской стороне следует уделять первостепенное внимание налаживанию доверительных отношений с упомянутыми политиками. 

Фактор происхождения политика оказывает определенное влияние на деятельность политических лидеров Японии. В ходе предвыборных компаний кандидаты неизменно апеллируют к деятельности своих родственников-политиков. В политической практике принадлежность к семье определяет повестку, которой уделяет первостепенное внимание политик, и набор тактических приемов, а также целей, к достижению которых стремится лидер.

Настоящая статья посвящена рассмотрению понятия «региональный комплекс» (regional complex) с позиций трёх доминирующих на данный момент в теории международных отношений парадигмальных подходов ‒ неореализма, неолиберализма и конструктивизма. В англоязычной литературе понятие «региональный комплекс» ассоциируется, прежде всего, с теорией региональных комплексов безопасности, выдвинутой Б. Бузаном и О. Уэвером; однако, такая трактовка значительно обедняет его содержание. В отечественной литературе предпринята попытка отойти от узкого понимания данного термина, расширив его содержание за счёт добавления проблематики развития (см. работы А.Д. Воскресенского, Е.В. Колдуновой и др.). Вместе с тем, представляется, что с концептуальной точки зрения данное понятие всё ещё недостаточно проработано. Автор статьи ставит своей целью проанализировать применение термина «региональный комплекс» в доступной ему англоязычной и русскоязычной литературе с тем, чтобы выявить его научную ценность. Признавая, что существующие трактовки не позволяют однозначно зафиксировать значение рассматриваемого термина, автор предлагает своё определение регионального комплекса как интегрированной («зрелой») региональной подсистемы, обладающей собственной субъектностью, основанной на чувстве региональной (само)идентичности, разделяемой населением конкретного региона и внерегиональными наблюдателями. В статье приводится аналитическое сравнение понятий «регион», «региональная подсистема», «региональный комплекс», характеризуются их смысловые отличия. Основной вывод автора заключается в том, что понятие регионального комплекса, несмотря на его практическую невостребованность англоязычными исследователями, заслуживает своего места в русскоязычном политологическом словаре, поскольку позволяет концептуализировать многообещающую сферу международных отношений – региональные и межрегиональные взаимодействия. Представляется, что использование данного термина является значимым и продуктивным для дальнейшего развития отечественной школы мирового комплексного регионоведения.

В статье рассматриваются «китайский путь» ‒ модернизационная трансформация китайской цивилизации. Показано, что «китайский путь» отражает формирование и развитие новой конфигурации китайской цивилизации. От цивилизационной трансформации к «китайскому пути» проводится поэтапное историческое развитие, были неудачи «совершенствования государственного строительства», победы «революции государственного строительства», успехи «экономического государственного строительства», конструирование «цивилизационного государственного строительства». Социализм с китайской спецификой освобождает и развивает производительные силы, создает социалистическую рыночную экономику, социалистическую демократию, прогрессивную социалистическую культуру, гармоничное социалистическое общество, экокультуру социализма.

Исходя из цели исследования (теоретизирование функционального моделирования геостратегического региона), привлечены характеристики исторических стратегий, примененных в бассейнах Атлантического, Тихого и Индийского океанов. В процессе отбора единиц площади прогнозируемого дизайна апробирован конструкт «сопряжение», введенный в петлю обратной связи между проблемой создания региона, средствами ее решения, теориями, концепциями, документами и событиями. Выделен прикладной аспект футурологического комплекса. Предложено определение геостратегического региона, сделаны предположения о его функциональной роли в условиях четвертой промышленной революции, в которой регионы выступают мутагенами международной среды.развития отечественной школы мирового комплексного регионоведения.

Аннотация: «Мягкая сила» в последние десятилетия является неотъемлемой частью внешнеполитического арсенала целого ряда государств. Включая в себя различный инструментарий, «мягкая сила» в качестве одного из наиболее эффективных инструментов, применяемых для достижения поставленных целей, включает в себя образование. Еще в период холодной войны Запад и Советский Союз активно использовали образование для подготовки в третьих странах кадров, полностью разделяющих ценности той или иной стороны. В условиях многополярного мира ситуация несколько изменилась: теперь все крупные государства, а также их объединения стремятся задействовать образование в качестве средства влияния и воздействия на своих контрагентов. В статье на примере США, Китая и Европейского союза рассматриваются и анализируются механизмы, используемые акторами при проведении политики «мягкой силы» через образование.  Как показал проведенный в статье анализ, и США, и Китай, и ЕС на сегодняшний день активно используют образование для достижения своих внешнеполитических целей. При этом сама их образовательная политика, направленная вовне, имеет значительные различия. В результате  мы можем говорить о трех разных моделях использования образования в качестве инструмента «мягкой силы». Каждая из них имеет свои отличительные черты, связанные, прежде всего, с конкретными механизмами использования образования, а также с содержанием образовательной политики и ее смысло-идеологическим наполнением.  Тем не менее, несмотря на серьезные различия, можно уверенно говорить о том, что все три рассмотренные в статье субъекта международных отношений крайне успешно используют образование, часто добиваясь позитивного для себя эффекта в регионах своих национальных интересов.

Созыв восемнадцатого съезда Коммунистической партии Китая ознаменовал новый период внутренней политики и дипломатии Китая. Теория дипломатии великой державы с китайской спецификой и целостный взгляд на национальную безопасность основываются на наследии великой китайской культуры и марксизме. В аспектах теоретической структуры, проблемной ориентации, методов исследования и т. д. Был достигнут заметный прогресс, который в настоящее время на этапе системной интеграции. Современное теоретическое построение дипломатической безопасности Китая должно укрепить связь между дипломатией и безопасностью, дипломатией и внутренней политикой. В интерактивном аспекте необходимо усилить интеграцию внешних идей, теорий, стратегий и политики. В международном аспекте единство противоположностей должно быть реализовано в воплощении китайской специфики, содействии международному влиянию и повышения мирового значения Китая. В аспекте применения необходимо улучшить руководящую роль теории дипломатической безопасности на практике.

Появление в отношениях Китая, России и США «нового треугольника» взаимоотношений стало объективной реальностью. По своему характеру, структуре, содержанию, функциональности и влиянию нынешний треугольник отличается от существовавшего в прошлом «великого треугольника» КНР-США-СССР. В отношениях трех стран нет определенной колеи изменений, на современном этапе их перспективы являются открытыми. В китайско-российско-американском «новом треугольнике» происходит множество изменений, которые можно разделить на фоновые изменения и непосредственные изменения, влияющие на структуру взаимоотношений. Изменения в «треугольнике» не являются механическими, изолированными от окружающего мира и однолинейными, их определяет взаимодействие множества факторов. Теоретически в «треугольнике» Китая, России и США существует множество возможных моделей, выбор которых не является исключительно субъективным и зависит в значительной степени от общей ситуации и реальных потребностей.
Создание союза является инструментальным и теоретически нет необходимости полностью устранять его из набора дипломатического инструментария. Внутри «треугольника» китайско-российское партнерство без заключения союза представляет наилучшую модель, заключение союза может быть лишь вынужденным выбором. Заключение китайско-российского союза будет подразумевать восприятие США как открытого врага, и хотя союз позволяет ослабить угрозу, обозначение великой державы в качестве врага само по себе создаст огромное стратегическое давление. Большим стратегическим успехом для Китая будет предотвратить появление врага, и в особенности -- не позволить партнеру превратиться во врага. Не менее важно поддержание с двумя другими державами хороших связей на еще более высоком уровне дипломатии. Хотя вероятность китайско-российского военно-политического союза очень низка, продолжение ухудшения китайскоамериканских и российско-американских отношений способно подтолкнуть Китай и Россию к созданию некоего азиатского блока. Китай отвергает менталитет холодной войны и «игру с нулевой суммой», однако он способен рационально, эффективно и конструктивно использовать структуру китайско-российско-американского треугольника.

«Мягкая сила» в последние десятилетия является неотъемлемой частью внешнеполитического арсенала целого ряда государств. Включая в себя различный инструментарий, «мягкая сила» в качестве одного из наиболее эффективных инструментов, применяемых для достижения поставленных целей, включает в себя образование. Еще в период холодной войны Запад и Советский Союз активно использовали образование для подготовки в третьих странах кадров, полностью разделяющих ценности той или иной стороны. В условиях многополярного мира ситуация несколько изменилась: теперь все крупные государства, а также их объединения стремятся задействовать образование в качестве средства влияния и воздействия на своих контрагентов. В статье на примере США, Китая и Европейского союза рассматриваются и анализируются механизмы, используемые акторами при проведении политики «мягкой силы» через образование. Как показал проведенный в статье анализ, и США, и Китай, и ЕС на сегодняшний день активно используют образование для достижения своих внешнеполитических целей. При этом сама их образовательная политика, направленная вовне, имеет значительные различия. В результате мы можем говорить о трех разных моделях использования образования в качестве инструмента «мягкой силы». Каждая из них имеет свои отличительные черты, связанные, прежде всего, с конкретными механизмами использования образования, а также с содержанием образовательной политики и ее смыслоидеологическим наполнением. Тем не менее, несмотря на серьезные различия, можно уверенно говорить о том, что все три рассмотренные в статье субъекта международных отношений крайне успешно используют образование, часто добиваясь позитивного для себя эффекта в регионах своих национальных интересов.

Данная статья завершает серию из трех статей, излагающих новую версию о причинах и целях инцидента с советским танкером «Туапсе», захваченным в 1954 г. ВМС правительства Чан Кай-ши у берегов Тайваня. Статьи основаны на рассекреченных архивах Госдепа США, ЦРУ и материалах международной прессы. Некогда сверхсекретные документы содержат ключевую информацию о череде дат, фактов и событий, раскрывающих истинную суть и подоплеку истории. В первой статье исследованы «американский гамбит», маневры Чан Кай-ши и борьба за освобождение танкера и его экипажа в июне–декабре 1954 г. Вторая статья исследует синхронный этап американо-китайских переговоров о репатриации группы плененных в КНР американских летчиков из военного контингента ООН в Корее. Этот этап завершили принятие резолюции по летчикам на Генассамблее ООН в Нью-Йорке (10.12.1954) и уникальный визит генсека ООН в Пекин (5–10.01.1955) для переговоров с Чжоу Энь-лаем. Публикуемая статья содержит сравнительный анализ и реконструкцию событий января–августа 1955 г., связанных с многосторонним «торгом» за обмен заложников между Москвой, Вашингтоном, Пекином и Тайбэем. Итогом торгов стало почти одновременное освобождение 29 советских моряков и 11 американских летчиков в конце июля 1955 г. Исследование подтверждают версию о том, что захват «Туапсе» был не дежурной акцией «чанкайшистов» по морской блокаде материкового Китая, но особой операцией спецслужб США с целью захвата и обмена советских заложников на американских летчиков.

Редакция журнала «Сравнительная политика» публикует материалы круглого стола «Перспективы китайских реформ в изменившемся мире». Часть I: «Внешний контекст реформ, китайско-американские отношения, дискуссии об экономической либерализации и оценка процесса углубления реформ в Китае», посвященного всему комплексу вопросов, связанных с итогами и перспективами 40-летнего периода реформ и открытости в КНР. На мероприятии выступили и приняли участие в дискуссии исследователи МГИМО МИД России, ИДВ РАН, РУДН, ИВ РАН, НИУ ВШЭ, ИМЭМО имени Е.М. Примакова РАН, НИИ ВИ Военной академии Генерального штаба ВС РФ, РИСИ, МГУ имени М.В. Ломоносова.
Ведущие российские эксперты обсудили внешний контекст проведения реформ, характер экономической либерализации по мере углубления реформ, последствия политики отказа от «сокрытия возможностей», возможности ослабления напряженности в китайско-американских отношениях, «капитуляции» Китая на американских условиях, а также в целом перспективы экономических реформ в Китае и экономическое развитие Китая в отдаленном будущем.

В течение большей части времени с момента установления китайско-российского стратегического партнерства дипломатическое взаимодействие было основной сферой стратегического сотрудничества между двумя сторонами. Дипломатическое взаимодействие в основном проявлялось в двух аспектах: совместном поддержании благоприятной окружающей среды и условий международной безопасности и приверженности к установлению нового международного политического и экономического порядка; поддержании усилий друг друга по защите национального суверенитета и территориальной целостности. С началом сотрудничества «Один пояс, один союз» в 2015 году (сращения экономического пояса «Великий шелковый путь» и ЕАЭС, осуществляемое Казахстаном) и расширения регионального сотрудничества между Китаем и Россией китайско-российское стратегическое партнерство с этапа дипломатического взаимодействия вступило в стадию общего развития. На основе дипломатической поддержки на высоком уровне Китай и Россия будут сотрудничать друг с другом в своих соответствующих стратегиях экономического и социального развития и стратегиях региональной интеграции, чтобы в полной мере изучить их потенциал сотрудничества для достижения общих целей развития.

Авторы полагают, что российско-китайское сближение является фундаментальной чертой меняющейся системы международных отношений. Оба государства проводят независимую внешнюю политику, часто противоречащую установкам целям государств Запада. При этом Москва и Пекин дополняют друг друга, так как Россия имеет сравнительное преимущество в военной, разведывательной и дипломатической областях, а Китай является экономической сверхдержавой. Регион Центральной Азии, который, как ожидали некоторые западные эксперты, может стать очагом российско-китайского соперничества, напротив, стал сферой сотрудничества двух стран, затрагивающей сегодня широкий круг международных вопросов. Основной площадкой российско-китайского сотрудничества в Центральной Азии стала Шанхайская организация сотрудничества (ШОС). При этом после присоединения Индии и Пакистана к ШОС в 2017 году она превращается в механизм российско-китайского сотрудничества не только в ЦА, но и в Индо-Тихоокеанском регионе в целом. Корейский полуостров является еще одним важным направлением координации между Москвой и Пекином в регионе. Россия и Китай с середины 2000-х годов также работают над повышением оперативной совместимости вооруженных сил. Технически страны уже проделали большую работу по подготовке почвы для военного союза, однако политическая готовность обоих государств пока недостаточна.

В работе представлен анализ феномена «сэсю: гиин» (потомственные парламентарии) в политической жизни современной Японии, определена доля потомственных политиков в Парламенте и Правительстве Японии, оценивается влияние происхождения лидера на выстраивание политического курса страны на внутреннем и внешнем направлениях, используя примеры биографий ведущих политиков и актуальной для современной Японии повестки дня (пересмотр Конституции, проведение Олимпийских игр, отношения с Россией).
В Японии неизменно поддерживается высокий процент «потомственных политиков» на уровне 20-30% от общего числа парламентариев, доля «сэсю гиин» возрастает до 50-60% на уровне руководства Либерально Демократической партии, комитетов Парламента, глав Министерств и ведомств. Это позволяет говорить о превращении политики в Японии в «семейное ремесло» («кагё:ка»). Косвенным подтверждением этого тезиса служит тот факт, что из четырнадцати премьеров, возглавлявших кабинет министров Японии в эпоху Хэйсэй (1989г. – н.в.) девять можно отнести к категории «сэсю: гиин». Проведённый анализ позволяет сделать ряд практических выводов.
При подготовке прогнозов изменений в японской политической элите и конфигурации будущих кабинетов Министров следует принимать во внимание не только данные об идеологических взглядах политиков и принадлежности к той или иной партии, но и семейные связи.
С высокой долей вероятности можно утверждать, что в ближайшие годы на премьерский и министерские посты будут претендовать такие политики как С. Коидзуми, Ф. Кисида, Т. Коно, Я. Накасонэ. Выстраивая стратегию развития сотрудничества Российской Федерации с Японией, Российской стороне следует уделять первостепенное внимание налаживанию доверительных отношений с упомянутыми политиками.

Данная статья завершает серию из трех статей, излагающих новую версию о причинах и целях инцидента с советским танке ром «Туапсе», захваченным в 1954 г. ВМС правительства Чан Кай-ши у берегов Тайваня. Статьи основаны на рассекреченных архивах Госдепа США, ЦРУ и материалах международной прессы. Некогда сверхсекретные документы содержат ключевую информацию о череде дат, фактов и событий, раскрывающих истинную суть и подоплеку истории. В первой статье исследованы «американский гамбит», маневры Чан Кай ши и борьба за освобождение танкера и его экипажа в июне–декабре 1954 г. Вторая статья исследует синхронный этап американо-китайских переговоров о репатриации группы плененных в КНР американских летчиков из военного контингента ООН в Корее. Этот этап завершили принятие резолюции по летчикам на Генассамблее ООН в Нью-Йорке (10.12.1954) и уникальный визит генсека ООН в Пекин (5-10.01.1955) для переговоров с Чжоу Энь-лаем. Публикуемая статья содержит сравнительный анализ и реконструкцию событий января–августа 1955 г., связанных с многосторонним «торгом» за обмен заложников между Москвой, Вашингтоном, Пекином и Тайбэем. Итогом торгов стало почти одновременное освобождение 29 советских моряков и 11 американских летчиков в конце июля 1955 г. Исследование подтверждают версию о том, что захват «Туапсе» был не дежурной акцией «чанкайшистов» по морской блокаде материкового Китая, но особой операцией спецслужб США с целью захвата и обмена советских заложников на американских летчиков.

Настоящая статья посвящена рассмотрению понятия «региональный комплекс» (regional complex) с позиций трёх доминирующих на данный момент в теории международных отношений парадигмальных подходов — неореализма, неолиберализма и конструктивизма. В англоязычной литературе понятие «региональный комплекс» ассоциируется, прежде всего, с теорией региональных комплексов безопасности, выдвинутой Б. Бузаном и О. Уэвером; однако, такая трактовка значительно обедняет его содержание. В отечественной литературе предпринята попытка отойти от узкого понимания данного термина, расширив его содержание за счёт добавления проблематики развития (см. работы А.Д. Воскресенского, Е.В. Колдуновой и др.). Вместе с тем, представляется, что с концептуальной точки зрения данное понятие всё ещё недостаточно проработано.

Автор статьи ставит своей целью проанализировать применение термина «региональный комплекс» в доступной ему англоязычной и русскоязычной литературе с тем, чтобы выявить его научную ценность. Признавая, что существующие трактовки не позволяют однозначно зафиксировать значение рассматриваемого термина, автор предлагает своё определение регионального комплекса как интегрированной («зрелой») региональной подсистемы, обладающей собственной субъектностью, основанной на чувстве региональной (само)идентичности, разделяемой населением конкретного региона и внерегиональными наблюдателями. В статье приводится аналитическое сравнение понятий «регион», «региональная подсистема», «региональный комплекс», характеризуются их смысловые отличия. Основной вывод автора заключается в том, что понятие регионального комплекса, несмотря на его практическую невостребованность англоязычными исследователями, заслуживает своего места в русскоязычном политологическом словаре, поскольку позволяет концептуализировать многообещающую сферу международных отношений — региональные и межрегиональные взаимодействия. Представляется, что использование данного термина является значимым и продуктивным для дальнейшего развития отечественной школы мирового комплексного регионоведения.